Сын Владимира Шевченко: "Отец считал "незалежність" трагедией для государства" (ФОТО)

Воочию 

В день 100-летнего юбилея о легендарном руководителе Ворошиловградского обкома партии, члене ЦК КП Украины и ЦК КПСС Владимире Васильевиче Шевченко – человеке-созидателе, при котором Луганщина обрела современный облик, рассказывает сын этого выдающегося советского партийного деятеля, кандидат технических наук, доцент, заведующий кафедрой машиноведения Луганского национального университета имени Владимира Даля Святослав Шевченко.

- Где, когда и в какой семье родился Владимир Васильевич?

- Родился он в деревне Нижний Нагольчик Антрацитовского района в 1918 году 20 сентября. У него отец был убит белоказаками, когда ему еще и года не было. Его мама, моя бабушка, вышла замуж вторично за шахтера, у которого была фамилия Шевченко, вот оттуда фамилия, от отчима. Его очень уважал отец, заботился о нем. Он трудяга был, простой работяга, шахтер. Умер отчим молодым, ему еще и шестидесяти не было – все легкие были забиты этим штымом. И вот там, в Нижнем Нагольчике, отец начал свою жизнь: там он в школу пошел, там он начинал свою юность.

- И служить пошел оттуда же?

- Да, в 1938 году был призван в ряды Красной Армии, отслужил "срочную" два года в войсках НКВД (Народный комиссариат внутренних дел СССР – примечание ЛИЦ) – четвертая дивизия, 56-й полк НКВД, Киевского военного округа. Там он вступил в ряды ВКПб (Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) — официальное название КПСС с 1925 по 1952 годы).

- Где и кем стал работать после службы?

- Работать он начал еще до армии, с шестнадцати лет, где-то на шахте, еще подростком. Потом учился в техникуме, снова работал. После того, как он вернулся из армии, ему предложили пойти на партийную работу. Вначале он был парторгом шахты, потом стал секретарем Антрацитовского райкома. Окончил Харьковский коммунистический техникум. Начал развиваться по партийной линии, но тут началась война.

- Где он ее встретил?

- На рабочем месте. Еще не началась оккупации нашей области, когда он работал секретарем в Антрацитовском райкоме. И вот я читаю в анкете его личного дела: перед оккупацией Луганщины командировка в Иркутскую область, город Черемхово. Прибытие оттуда буквально через месяц и сразу же начало партизанского движения, участие в партизанском отряде в должности заместителя командира по боевому обеспечению.

- Что рассказывал о войне, ведь он воевал в партизанах в самые тяжелейшее время оккупации в 1942-1943 годах? Есть, например, музейная характеристика, где отмечено, в частности, его геройское участие в затяжном двенадцатичасовом бою?

- Вы знаете, отец о партизанской своей деятельности практически не рассказывал. Уже потом я как-то пошел в СБУ, чтобы узнать его боевой путь и там мне рассказали, что вся информация об отце, которая была до "незалежности", уехала в Москву. Видимо все они, организаторы и участники партизанского движения, давали подписку о неразглашении, и отец был верен ей до конца жизни.

- Жаль, конечно…

- Вы поймите, партизанские отряды или подпольные организации, которые были здесь, конечно, во многом формировалось людьми по велению души, по эмоциональному всплеску. Но все-таки сами структуры, особенно для руководителей самих подпольных или партизанских организаций, были под контролем НКВД и других партийных и силовых структур. И будущих руководителей движения, а тем более членов ВКПб, заранее готовили к этому, а они давали подписку о неразглашении. Поэтому, даже по прошествии десятков лет, в их личных делах нигде не было упоминания о том, что он прошел, к чему и как его готовили. Тем более что у него, помимо должности заместителя командира партизанского отряда, во время оккупации был второй пост – заместитель подпольного секретаря райкома. То есть он был направлен на какие-то курсы, о которых он никогда никому не говорил, и было, видимо, предписано в личных делах писать ту нейтральную формулировку "командирован".

- Что было после партизанского отряда?

- Тут же он оставался в Антраците, работал секретарем райкома. В 1944 году они поженились с моей мамой. В 1947 родилась сестра, и в 1949 родился я. Сестра моя еще в Антраците родилась, он еще был там, до 1948 года, а в 1949 году, когда я родился, он был переведен первым секретарем райкома в Краснодон. Оттуда, где-то через четыре года, он был переведен в Кадиевку (ныне Стаханов) на должность первого секретаря горкома. Зимой 1957 года его перевели уже в Луганск на должность второго секретаря обкома. И здесь он работал до тех печальных событий, которые последовали потом.

- И как ему работалось в тогдашнем Луганске?

- Вначале он работал вторым секретарем, а первым был Василий Тимофеевич Клименко. Что я могу о нем сказать? Быть удобным для начальства – это значит обеспечить себе спокойную жизнь. Наш город в те времена заканчивался до улицы Советской. Вот там Камброд, Вергунка, центр старый, а то все, что дальше – бескрайний частный сектор, балки и так далее. И вот отец, будучи на посту второго секретаря, видел, что люди, шахтеры, металлурги – тяжелая работа, вредное производство – а живут в таких хибарах, полубараках. И вот, будучи назначенным на должность первого секретаря обкома, 1963 год, март месяц, он начал развивать свою деятельность, чтобы поднять область.

- И решил перестроить весь Луганск и область?

- Во-первых, по строительству. Что значит интенсифицировать строительство по темпам? Это значит, нужно было больше сносить и больше строить. А был норматив – 3% в год сноса, установленный властями нашего Союза. Отец начал через министерства узнавать, как этот процент увеличить. Он как-то шутил со мной: "Ты знаешь, сынок, мне лет 90, наверное, надо было быть секретарем, чтобы город отстроить, ну, хотя бы более-менее подходящим на областной центр". И вот начинает он с министерством работать – звонить, ездить, а те все показывают пальцем наверх, дескать, там это все решатся. Ну, и дошло дело до Хрущева (Генеральный секретарь ЦК КПСС). Хрущев знал его, он записался на прием и тот его принял. Начинает отец доказывать, а тот ссылается на норматив этот. Отец ему говорит, мол, ну, так у нас же рабочие, у нас тяжелое производство, вредное. Людям надо как-то жить, нужно им хоть немножко помочь в этом плане. Тот уже начинает заводиться, на дыбы, поднимает трубку, вызывает председателя Госплана (Государственный плановый комитет Совета Министров СССР). Говорит, слушай, тут у меня есть Шевченко, прими его – Хрущев за глаза назвал отца "бандит из Луганска". Дескать, прими его и, если там можно что-то увеличить, то помоги. Ну, отец говорит "спасибо" и уходит.

- И дальше?

- Он тут же поднимается в Госплан и думает, с чего бы ему начать. А председатель Госплана тогда был армянин. Порядочный такой, хороший человек, и тоже знал отца. Приходит к нему отец и говорит, обижаются на вас земляки наши, вот Жора Арутюнянц (он же молодогвардеец был, армянин), другие оставшиеся в живых, родители погибших живут в бараках, в таких условиях, что это не то, за что боролись и умирали их дети. А строить я не могу, потому что снос 3%. Начали обсуждать, семь, восемь, десять, в общем, дошли до 15%. Через все инстанции прошел этот процент и вот так на Луганщине пошел строительный "бум". Краны по всему городу стояли.

- Начали с жилья?

- Не только по жилым домам, хотя жилье было важнейшим направлением. Те же восточные кварталы были тогда построены. А возьмите социальные объекты: цирк, русский драмтеатр, филармония, аэропорт, железнодорожный и автомобильный вокзалы. А спортивные сооружения? И не только в Луганске – взять тот же Северодонецкий ледовый дворец. Всего и не могу вспомнить, это для примера.

- Грандиозное строительство. После ничего подобного не было сделано…

- Так не только строительство, хотя создание жилья было в приоритете. Вот пример: раньше прямого железнодорожного сообщения с Югом не было. Едут люди на моря, значит пересадка где-то, потом надо на проходящий садиться и так далее. Отец начинает пробивать прямое железнодорожное сообщение с курортной зоной. Во всех властных кабинетах ему опять показывают пальцем наверх, и доходит он так до самого Подгорного (Председатель Президиума Верховного Совета СССР). И, попав на прием, убедил и добился решения на прямое сообщение Луганск-Адлер, а потом и на другие направления. Кстати, и с Москвой тоже прямой поезд появился при нем. И с аэропортом, которого, кстати, изначально для нас вообще не было в планах, случилось то же самое. Вообще в жестких условиях отец умел применять нестандартные методы. Насчет аэропорта он потом рассказывал: "Когда начал я его тут готовить, то повели разговор под маркой реконструкции того старого в Камброде – грунтовки для "кукурузников" (разговорное название самолетов сельскохозяйственной авиации бипланов У-2 и Ан-2 – примечание ЛИЦ). Потом уже, когда через все препятствия прошел и добился включения строительства в план и финансирования, был построен новый аэропорт, связывающий нас со всеми ведущими городами Союза.

- Взял хитростью и напором…

Аэропорт (смеется)… А цирк?! Это вообще анекдот. Это мне потом Иван Иванович рассказывал, его помощник. Дело было так. На сессии Верховного Совета говорим в кулуарах о работе. Отец стоит в группе, ведет разговор. И как раз в этой группе стоит Фурцева, министр культуры СССР. И говорит она, мол, да, вот дали нам две квоты на цирки. И вот один мы определили, где строить будем, – в Новосибирске, а по второму как раз вопрос еще открытый. Отец это услышал и они с помощником тут же по телефонам аврально подняли всех на ноги. В Луганске за день собрали, оформили и подписали все документы и с пилотами самолета Луганск-Москва все это экстренно отправили к отцу в Москву. И уже на следующий день в перерыве он подает Фурцевой документы. Та аж расхохоталась, ведь она все поняла. Говорит, мол, вот это да, вот это хватка. И вот так, вот на этой позитивной волне было принято неожиданное решение, что второй цирк будет строиться в Луганске. И вот он стоит – наш цирк красавец.

- Победителей не судят, но вообще-то достаточно дерзкая операция, учитываю строгую внутрипартийную дисциплину и жестокие подковерные игры политической элиты Союза.

- Его подходы, методы, они были на грани дозволенного, а иначе ничего не было бы. Да, действительно, так он наживал себе и врагов. Простой пример. При отце у нас в областном центре, в Ворошиловграде, было четыре команды высшей лиги: волейбольная мужская, волейбольная женская, баскетбольная мужская, ну, про "Зарю" я уже не говорю… И они участвовали в европейских кубках! А какие тренеры были к нам приглашены. Евгений Горянский – тренер сборной олимпийской СССР, работал года два. Тренер Константин Бесков работал – это вообще звезда мирового уровня. Отец все через каналы, структуры, знакомых партийных, через какие-то рычаги приглашал, агитировал. Ну, а когда уже Георгий Зонин приехал, довел команду до ее звездного часа – в 1972 году наша "Заря" стала чемпионом СССР. Первый случай в истории, когда команда не из Москвы, Киева или столицы любой другой союзной республики стала чемпионом СССР по футболу. Это был и триумф, и начало катастрофы.

- Роль завистников доросла до критического значения?

- Это вы точно заметили. Иногда мне говорят: а что, правда, что отца сняли из-за того, что "Заря" чемпионом стала? Я говорю: нет, это наивно так думать. Хотя капелька истины есть и в этом. Здесь сработал целый комплекс. Отец был депутатом Верховного совета УССР и членом ЦК КПСС. Будучи депутатом, он был в Совете Национальностей (одна из двух палат Советского парламента – Верховного Совета СССР – примечание ЛИЦ) и там его назначили председателем мандатной комиссии. По регламенту в начале сессии он всегда зачитывал, сколько прибыло, сколько не прибыло, такие вещи, технические. С отцом в хороших отношениях был Полянский (в те годы первый заместитель председателя Совета Министров СССР) и он в тот день сидел недалеко от Щербицкого (первый секретарь ЦК Компартии Украины). И вот, что он рассказал потом моему отцу: "Сижу и слышу разговор Щербицкого с Брежневым (генеральный секретарь ЦК КПСС). Тот (Щербицкий) говорит, что у нас тут вакансия образовалась – председатель Верховного совета Украины. Ушел человек, не можем пока найти замену. Брежнев посмотрел на трибуну и говорит: "Да вот у тебя готовая кандидатура!". Сказал он так, потому, что Брежнев знал отца, по работе, конечно. А отец, как обычно, выступал так, что, как говорится, проснется и спящий. Щербицкий глянул на отца и понял, что вот он – претендент и конкурент. Почувствовал, как говорится, что кресло под ним зашаталось. Воспринял с этой минуты отца как будущего кандидата на его пост.

- И решил "сожрать"?

- Понимаете, Щербицкий – он человек, который любил, когда только под ним все – контролируется и управляется, а тут конкурент. Короче говоря, это все в совокупности и сыграло свою роль. Были и здесь люди, которые завидовали и хотели убрать, а может, даже и самим подняться, потому что из ближайшего окружения был человек, который вполне мог рассчитывать на то, чтобы отца убрали. Вначале шли письма, а потом, в Кадиевке, насколько я помню, секретарь горкома где-то попался на какой-то спекуляции и это дело раскрутили в вину отцу. Ну, и провели в декабре 1973 года пленум обкома, куда приехал сам Щербицкий. Он кстати, всю охрану свою взял, а нашу охрану полностью сняли. Пленум проводился в связи со снятием.

- В вину, по слухам, ставили какую-то квартиру?

- В вину ему ставили не личные прегрешения, а то, что он с кадрами допустил неправильную расстановку, организацию. В плане финансовом не было ничего. У отца до конца жизни никогда не было собственной машины. Жили мы всегда, нас было четверо в семье (мама, папа и я с сестрой), в трехкомнатной квартире. Да, условия были, нормальные, но никаких домработниц, никаких помощников по дому, все мама на себе несла, а когда мы стали подрастать с сестрой, мы помогали. Никакой у нас не было прислуги, в жизни. Ну, а то, что отец пахал по-черному, это я и сам помню.

- Что решил пленум?

- Провели этот пленум, где сняли, ну, и пошло потом, поехало. В итоге строительство заморозилось у нас, заводы стали потихоньку чахнуть, все спортивные команды вылетели потом через три или четыре года из высшей лиги.

- Куда, отца отправили?

- В 1973 году ему было 55 лет. Вот его снимают и все пошло на нет. Это драма была для нашей семьи. Потому что дело, которое он делал, все остановилось и стало рушиться на глазах. После того, как его убрали с должности, объединение "Ворошиловградуголь" предложили ему должность замом по экономике. Он согласился, знал многих бригадиров шахт поименно. Проработал он здесь до июня 1974 года. И тут Щербицкому поступает звоночек от его приемника от Гончаренко (в 1973-1987 годах — первый секретарь Ворошиловградского обкома Компартии Украины). Жалуется он Щербицкому: "Да вот, понимаете, трудно мне работать. С Шевченко тут меня все сравнивают. Если бы он уехал, мне было бы легче работать". Щербицкий звонит отцу, говорит, мол, Володя, ну, вот так и так, трудно человеку, когда ты там, они все время сравнивают. Давай мы тебе предложим в Киеве должность какую-то, в министерстве? Отец отвечает, мол, свадебным генералом не пойду, вы меня, говорит, если можно, куда-нибудь в реальное дело по угольной отрасли направьте. И тогда ему предложили Горловку, комбинат "Артемуголь", тоже замом по экономике. Он согласился и в июне 1974 года они с мамой переезжают туда. Там он проработал до семидесятилетия своего, до 1998 года. После этого подал заявление и пошел на пенсию. Но он и там не был спокойным, и там раскрутил, семинары Всесоюзные по углю проводились на базе "Артемугля". У него несколько грамот от Всесоюзного комитета по защите мира, он там организовал какие-то вопросы сбора средств в Фонд Мира.

- Как он советский человек, фронтовик, коммунист, принял независимость Украины?

- Никак! Отец не принял "незалежність" на корню! Вот, казалось бы, фамилия Шевченко украинская, в паспорте было написано – украинец. Но он настолько это не принял, а считал это трагедией, драмой для государства. Рухнуло то, что он строил, участвовал в строительстве этого государства, защищал во время войны. И вдруг вот этот национализм начал вылезать со всех щелей. Он остался верным своей партии, КПСС. Не стал вступать потом и в компартию Украины, которая образовалась в "независимой". Считал, что никакой она не приемник, а что-то искусственно созданное. Себя же считал коммунистом до конца своих дней. 

- А каков он был в семье?

- Отец был человек жесткий, волевой – к себе, прежде всего. Подъем в шесть утра, зарядка, ледяной душ и пешком на работу. Два раза в неделю играл в волейбол с профессиональными спортсменами. Ну и, конечно, с людей требовал. Но душа был, если человек – трудяга, где-то оступился, он его закроет, защитит. А как к маме относился! Я обнаружил в последние годы, открытку. Смотрю, папин почерк, поздравление маме написал в стихах. Стихи, понимаете? И таких два или три конвертика нашел. Я бы никогда не поверил, что такой кремень, а там такое трепетное отношение. Он вообще маму только Катюшей называл. Вот такое в нем было сочетание жесткости с любовью и верностью…

Выбор редакции