Луганчанка Людмила Суворова: "Я до сих пор плачу, вспоминая блокадный ад лета 2014-го"

Воочию  Общество 

Фото: архив ЛИЦ

О жизни в блокадном Луганске летом 2014 года, обстрелах со стороны киевских силовиков, голоде, информационном вакууме, а также о человечности и мужестве простых горожан ЛИЦ рассказывает пенсионерка Людмила Суворова.

ПУСТОЙ ГОРОД

Мы долго не верили, что в наши дома придет война. Когда по телевизору показывали сюжеты из Славянска, было страшно, но мы думали, что там все и закончится. А то, что война уже близко, почувствовали, когда 2 июля с мужем провожали на вокзале сына и его семью отдыхать в Крым. Железнодорожный вокзал буквально дрожал от взрывов неподалеку, и казалось, что снаряд вот-вот упадет прямо на состав. Не хотелось расставаться, но в то же время хотелось, чтобы поезд уже тронулся, чтобы дети побыстрее оказались в безопасности.  

На остановках тогда было много людей с чемоданами, уезжавших из Луганска. И к середине июля город опустел. К примеру, в нашем подъезде остались только старики в девяти квартирах из 36. Закрылись банки, супермаркеты и почти все магазины.

ЖИЗНЬ ПОД ОБСТРЕЛАМИ

Конечно, самым страшным в те дни были практически постоянные обстрелы города украинскими силовиками. Прицельный огонь по жилым микрорайонам Луганска особенно сильно велся утром и днем.

Наш девятиэтажный панельный дом расположен в Жовтневом районе города. Когда начались первые бомбежки с воздуха, жильцы бросились в подвалы, но те совсем не приспособлены под бомбоубежища. Люди в панике срывали замки в подвальных помещениях, а там вода чуть ли не по колено. Приходилось старикам и детям в воде часами стоять. Правда, через пару недель выделили под бомбоубежище подвалы текстильного колледжа, который расположен метрах в ста от нашего дома. Да еще в одном подъезде нашего дома оборудовали укрытие. На городских улицах появились указатели "Убежище". Вот только не всегда можно было успеть туда добежать. Мы живем на пятом этаже, а лифт давно не работал. Кому-то надо было спускаться с девятого этажа… Но мы уже научились различать виды снарядов по звуку и в зависимости от этого принимали решение, бежать в укрытие или оставаться дома.

В бомбоубежище было темно, холодно и сыро, людей набивалось столько, что не хватало стульев, чтобы просто посидеть.

Особенно мне запомнились два эпизода. В середине июля мы с мужем решили объехать все банкоматы города в надежде, что хоть какой-то из них работает, чтобы снять пенсию. Это не удалось, банкоматы уже стояли "мертвые", и, очень расстроенные, мы возвращались домой. Подъехали к перекрестку возле своего дома и увидели множество машин и людей. Много народу было и в нашем дворе. Мы подошли и увидели на асфальте огромную воронку, стекла в выходящих во двор окнах были выбиты с первого по девятый этаж. А потом обнаружили, что осколок снаряда разбил железную дверь с кодовым замком на входе в подъезд – огромные дыры зияли. Уже позже узнали, что в этот же день совсем недалеко от нашего дома – на перекрестке кварталов Солнечный и 50 лет Октября – в результате артиллерийского удара погибли восемь человек. Так что, наверное, мы малой кровью отделались.

Примерно в эти же дни наши ближайшие соседи по лестничной площадке – семейная пара ­­– стояли на лоджии и смотрели во двор. И тут мимо них в квартиру влетел осколок снаряда. Сосед Олег боковым зрением увидел его первым, толкнул жену, и они оба плашмя упали на пол. Осколок через лоджию залетел в спальню и сквозь всю квартиру пролетел в другую комнату. Слава богу, каким-то чудом никто тогда не пострадал. А пожилая женщина, которой тогда было за 80 лет, сидела у открытого окна своей квартиры на первом этаже и после этого обстрела совсем оглохла. И по сей день эта бабушка ничего не слышит. 

После этой истории наши соседи уехали к родственникам в Россию, а мы охраняли их квартиру. Потому что мародерство случалось, конечно.

Проблемой стало выйти на улицу. У нас на Восточном рынке работали несколько киосков, куда привозили оставшиеся на складах продукты. Но очень часто мы с мужем не могли туда дойти из-за рвущихся рядом снарядов. Вначале мы ходили на рынок вместе, но вскоре в меня вселился такой страх, что я перестала выходить на улицу и даже в квартире находиться боялась. Два месяца жила в тамбуре между двумя квартирами на лестничной площадке, мне казалось, что там безопаснее. Похудела на 15 килограммов, стала заикаться, перестала видеть правым глазом. К счастью, потом зрение восстановилось.  

СПАСИТЕЛЬНЫЙ ПЕРСТЕНЬ

В какой-то момент есть стало совсем нечего. Иногда во двор приезжали ополченцы, раздавали бесплатно хлеб и другие продукты. Но этого, конечно, не хватало. Последние остававшиеся запасы – несколько пакетов овсянки и сахара – мы продали за гроши, чтобы купить хлеба. Когда стало совсем невмоготу, отнесли на рынок хранившийся в доме подарок мужу от родителей на его совершеннолетие – золотой перстень. Тогда его мама пророчески сказала: "Пусть он тебя охраняет и спасает от бед!" Вот и пригодился. Если бы не он, мы, наверное, умерли бы голодной смертью.

В начале июля из кранов пропала вода. За несколько дней она закончилась и в пожарных колодцах, откуда люди доставали воду ведрами на веревках. Потом ее стали привозить машины. Но часто из-за длинных очередей приходилось возвращаться домой с пустыми баллонами. Когда шел дождь, мы бежали с ведрами к водосточным трубам, чтобы набрать воды для стирки и других хозяйственных нужд.

Когда отключили свет, во дворах домов, где были электроплиты, люди разводили костры, чтобы вскипятить воду хотя бы для чая.

Тяжело было без еды, но не менее сложно – без информации. Пока был свет, мы смотрели по телевизору новости, слушали военные сводки. Но 2 августа свет отключили, и два месяца мы жили в информационном вакууме. Иногда ездили на бесплатных автобусах в центр города, где раздавали листки, которые выпускала газета "XXI век". Это было наше "окно в мир", другие источники информации отсутствовали. 

О БРАТЬЯХ МЕНЬШИХ

В эти дни жители города проявляли свои лучшие человеческие качества – милосердие, доброту, неравнодушие. Делились последним с соседями, кормили брошенных животных и птиц.

Как выживали в блокаде братья наши меньшие – для меня особенно больная тема. В те дни практически в каждом дворе можно было увидеть массу породистых животных. Были бездомные британские, сиамские, персидские коты, собаки самых разных пород. В любом луганском дворе – от пяти до десяти растерянных, ничего не понимающих, голодных, грязных животных, которых еще совсем недавно кто-то ласкал, любил, вкусно кормил. Конечно, люди выносили у кого что было, как могли, подкармливали зверье. Но беда в том, что продуктов уже очень не хватало, иногда делились в буквальном смысле последним куском. 

Очень много было голубей, которых луганчане тоже прикармливали – пшеном, хлебными крошками.

Я была страшно возмущена, когда позже узнала, что украинские СМИ начали распускать слухи, что в блокадном Луганске едят кошек, собак и голубей. Очень больно было об этом слышать.

Как-то мы с мужем возвращались с рынка и увидели, что к перилам здания банка в квартале Гагарина привязана маленькая собачка. На шее у нее висела бумажка, где было написано: "Приютите, пожалуйста, если можете! Мы уезжаем из Луганска, и нет возможности взять собаку с собой". А ниже указаны кличка и возраст песика. Мы остановились возле собачонки, к нам подошли две женщины, работницы коммунальной службы, которые убирали двор этого дома. Одна сказала: "Я бы взяла с удовольствием, но у меня самой несколько собак, и кормить их уже совсем нечем". А вторая отвязала веревку со словами: "Ну что ж, я заберу, будем вместе с ним голодать". И мы пошли, немного успокоившись. Я и сама бы с радостью взяла эту собачку, но дома, в двухкомнатной квартире, нас ждали девять котов. 

Я вообще удивляюсь, как они выжили в те дни. Наши умные животные понимали, что в доме нет продуктов, что нам с мужем самим есть нечего – и не просили ничего. Только смотрели на нас измученными глазами.

Два раза в неделю на рынок в квартале 50 лет Октября привозили сухой кошачий корм. Люди собирались с четырех часов утра, потому что привозили всего один-два мешка, а животных у многих было несколько. Мы тоже ходили и на последние копеечки покупали своим котам по 200-300 граммов сухого корма.

А когда начинался очередной обстрел, животные прятались в ванной. Научились сами открывать дверь, чего раньше никогда не делали, и забивались под ванну, трясясь от страха. И даже сейчас, когда на улице гроза и гремит гром, коты несутся в ванную и прячутся там, пока на улице не наступит тишина. Такой вот постблокадный синдром.

СЧАСТЛИВЫЕ СЛЕЗЫ

В августе по Луганску поползли слухи о том, что город в окружении, и не сегодня-завтра в него войдут украинские войска. Как-то утром мы услышали под окнами шум, в испуге выскочили на балкон и увидели колонну белых КамАЗов. Это в Луганск приехал первый гуманитарный конвой из России. Все люди повыскакивали на улицу, махали руками, кричали какие-то хорошие слова, многие плакали… Но это были счастливые слезы – мы не одни, о нас помнят.

Вскоре стали раздавать талоны на получение этой гуманитарной помощи. Мы ее получили в здании 42-й школы. Нам с мужем выдали по два килограмма гречневой крупы, три банки тушенки, полкилограмма сахара, по пачке чая и 10 литров питьевой воды на человека.

Продукты, которые привезли россияне, в буквальном смысле позволили нам выжить. Сказать, что это было своевременно, – ничего не сказать. Но, прежде всего, это была для нас огромная моральная поддержка. Приезд первого российского гуманитарного конвоя стал одним из незабываемых моментов моей жизни, потому что эмоции, которые мы тогда испытали, словами передать невозможно.

Потом мы еще получали российскую гумпомощь. А в конце сентября нам выдали и первые деньги – по 1 800 рублей. И жизнь стала постепенно налаживаться.  

Мы пережили почти то же, что в годы Великой Отечественной войны испытали жители блокадного Ленинграда. Только тогда был внешний агрессор, а нас пытались уничтожить украинские силовики. Мы выжили, вытерпели… Но я до сих пор плачу, вспоминая те дни, тот блокадный ад лета 2014-го.

Выбор редакции