Глава поискового объединения "Память Донбасса" Анатолий Феоктистов: "Вся наша перспектива – в молодежи" (ФОТО)

О буднях и трудностях работы поискового движения и вновь созданного военно-исторического музея ЛИЦ рассказывает председатель правления Луганского военно-исторического объединения "Память Донбасса" Анатолий Феоктистов. Также в разговоре принимают участие исполнительный директор военно-исторического объединения Елена Колтакова, один из учредителей объединения, поисковик Александр Курносов,  и руководитель Лутугинского историко-патриотического клуба "Дозор" Сергей Колоша.

- Давайте начнем с самого начала: кто входит в военно-историческое объединение "Память Донбасса"?

- В наше объединение входят добровольцы и люди, занимающиеся, прежде всего, поиском. Есть поисковые отряды и клубы, реконструкторы, реставраторы, просто помощники.

- И сколько таких активистов по Республике?

- Именно активистов, тех, на ком держится движение, вокруг которых собираются люди – несколько десятков. Есть отряды и клубы в Антраците, Петровском и Малониколаевке, в Стаханове, в Лутугино. Основные - это лутугинский "Дозор" под руководством Сергея (Колоши – примечание ЛИЦ). Малониколаевский отряд гоняет чёрных копателей и металлоломщиков. Стахановский отряд и воюет, и занимается поиском.

- Как работается этим отрядам?

- К сожалению, у нас в Республике поисковая деятельность пока не регулируется на законодательном уровне. И это при том, что на Украине, а там много осталось нормальных людей под гнётом фашизма, продолжают копать, перезахоранивать и воздавать воинские почести, возвращать на родину, в том числе и в Россию. Конечно, не всегда это получается, вмешивается фашистская идеология. Но у нас все еще, благодаря стараниям определённых лиц, поисковая деятельность де-юре считается незаконной.

- Но все равно же останки находите и перезахораниваете?

- Разумеется, солдаты Великой Отечественной всё равно приходят к нам. То экскаваторщик выкопал, то крестьянин откопал, просто природа вымыла, то взрыв вывернул или ополченцы стали копать окопы, и встречаются солдаты.

- Насколько это все сложно чисто технически?

- Беда в том, что за дело сразу хватается полиция или ополченцы. Люди в этих вопросах в общем-то несведущие: дёргают кости, переворачивают, выхватывают металл. Бывает, что достают  15 костей, мол, вот – мы солдата подняли! И то, что они его второй раз убили – даже не осознают. Даже имея огромный опыт, эксгумировать одного солдата, пусть в самых шикарных условиях, например, из песка, надо минимум полтора часа кисточкой работать. А чтобы всё культурное окружение собрать до двух суток и больше может уйти на одного человека. Поэтому, человек не сведущий, пусть он опытный следователь или сапёр, не имеет права проводить такие работы. Встретил останки – стоп машина, оградил участок, вызвал специалистов.

- Получается, что подъём такого тела, по сути, работа археологическая, историческая?

- Правильно! Это и называется "военная археология". И заниматься ею должны люди имеющие опыт в этом деле. Для кого-то жменька земли, а для кого-то пуговица, и сразу видно - наш солдат или немецкий, или румынский, или ещё какой-нибудь, сколько их тут было незваных. Для кого-то грудка земли, а для кого-то пачка документов, портмоне, солдатская книжка, которые были у него в кармане, и откуда еще можно что-то выделить и даже прочесть. А когда неспециалисты берутся – беда. Об этом должны знать все – и председатели сельсоветов, и фермеры, и участковые.

- Существует статистика случайных подъёмов?

- Конечно. Правда, небольшая, до двух десятков случайных подъёмов. Вот, например, 2 сентября перезахоронили нескольких солдат в Славяносербске. Народная милиция копала там позиции, достали останки и в артиллерийских ящиках привезли их в город, мол, мы откапали четверых солдат. Там были пять полных скелетов и останки ещё нескольких солдат. Когда приехали на место, поработали, оказалось их там 12 человек. В результате все были перезахоронены.

- А сколько не захороненных воинов осталось на территории Луганщины?

- Этого никто не знает. Вот, например, до войны (в Донбассе) мы два года искали братскую могилу, которая по документам была, а в натуре её не было. Саша Гизай покойный этим занимался. (Известный луганский историк и поисковик Александр Гизай погиб при бомбоштурмовом ударе украинских ВВС по зданию Луганской областной государственной администрации 2 июня 2014 года – примечание ЛИЦ). В конце концов, нашли. Но как братская могила она утрачена, на её месте давно вырос лес. Когда там провели вахту памяти, то есть провели многодневный поиск, было поднято 324 солдата. Вот, казалось бы: они и были захоронены, и в архивах числились, но к ним придти и поклониться никакой возможности не было.

- И это не единичные случаи?

- Конечно! К примеру, по статистике 200 с лишним человек похоронены в Луганске по дворам. Была даже брошюра об этом, и "Дозор" пытался провести исследования, ходили по дворам. Получалось так: "Да мы эту хату купили в 52-м году, ничего не знаем". Начинаем разбираться, а там, где была могила, уже стоит сарай. И сколько таких историй?! Есть разная статистика и разные мнения в поисковом сообществе, но от Волги до Эльбы и от Мурманска до Эльбруса лежат в полях порядка семи миллионов советских солдат.

- Как вы пришли к созданию музея?

- Понимаете, у нас с 1991 года, с самой "незалэжности", произошло следующее: при обнаружении любого куска металла у 80 процентов населения на ум приходит одна мысль – сдать на металлолом. И это страшно. А то, что это свидетельство материальной культуры, нашей истории никого больше не интересует. Для них это чисто металлолом, а для нас – реликвия. Её положили в музей – экспонат. И потом приходит сюда человек, и для него это уже святыня, особенно когда расскажешь ему и объяснишь историю. Люди не понимают, что сдают в металлолом – редкие вещи, редкое оружие. Мы утратили это понимание, а ведь всё, что пролежало в земле больше 60 лет, ты не имеешь права ни вытаскивать, ни сдавать. Это культурное достояние страны. Сегодня люди приходят в музей и удивляются, спрашивают: "Откуда вы только набрали всего, наверно у какого-то коллекционера?" А это итог работы наших ребят и наших товарищей за последние несколько лет. Приходилось хранить всё в гаражах, дома. Это всё поднято, реставрировано, обработано, чтобы не рассыпалось на глазах.

- В музее большое количество экспонатов посвящено этой войне….

- От этой войны никуда не денешься, она случилась. И нам приходится заниматься и ею – это наша сегодняшняя жизнь, наши потери.

- Параллели….

- Еще бы! Всё настолько переплелось, что мы порой не можем определить, где сегодняшняя война, где прошлая. Окопы те же самые, высоты те же, даже даты в месяцах и днях совпадают. И предатели, кстати, такие же! Всё вернулось. Вот вчера приличные были люди, помогали перезахоранивать, а сегодня ходят и указывают украинским карателям на хаты, где живет ополченец, где коммунист – и вот уже сюда гранату кинут, а какую хату и спалят. Опять через всё это прошли.

- Об этом у вас над одной из экспозиций висит плакат: "Не забудем, не простим! Забыли. Простили. Получили…"

- Именно! А когда к нам приходят школьники, студенты, становится просто жутко. Не то что школьники - их преподаватели сегодняшние без понятия, кто с кем воевал, за что сражались в Великую Отечественную. И вот оно по спирали всё повторяется.

- Годы "незалэжного" образования даром не прошли – чего вы теперь удивляетесь, что люди не знают ничего про ту войну?

- Про ту войну, говорите?! Про ту войну не знают, а про эту многие и знать не хотят, вот что я вам скажу! У многих дуля в кармане. Особенно приехавшие, возвращающиеся – вот где беда-беда.

- Сегодня ваш музей расположен в заметном месте на перекрестке Обороной и Советской с ракетами прямо у входа. Расскажите, как вы здесь обретаетесь?

- Да, наш музей сегодня расположен в самом центе, по адресу: Луганск, улица 16-я линия, 23/74. Раньше здесь был детский сад. В годы "незалэжности" здание присвоили и перестраивали бандиты-коммерсанты. Нам конечно не место здесь с нашими сакральными вещами, нужно отдельное здание. Музей получился стихийно в самые страшные дни войны и обстрелов города киевскими карателями. Сегодня у нас есть два зала Великой Отечественной войны, зал, посвящённый сегодняшней войне, а также общие холл и коридор, где также частично расположены экспонаты.

- Смотрю, вещи у вас есть действительно уникальные?

- Да, нам случайно удалось сохранить подлинные вещи с событий 2014 года: флаги с баррикад, ворота СБУ. Ракеты под зданием с точки зрения некоторых городских чиновников – мусор. Их даже увозили, подогнали "Урал", кран, погрузили. Там ракету с комплекса "Точка-У" 12 человек еле подняли, за свои деньги мы сюда перевозили, МЧС нам отдало эти вещи. Но для кого-то это мусор. А для луганчан это уже ориентир нашего музея.

- Какие еще сложности есть у музея и движения, кто вам помогает, как вообще живете?

- Нам помогают Народная милиция, все силовики, особенно МВД, а Министерство культуры - это вообще наши братья и друзья. Когда обсуждался вопрос о выделении нам отдельного здания, мэрией города нам было предложено взорванное изнутри здание ПУМБ (Первый украинский международный банк), что между художественным салоном и архивом возле русского драмтеатра. Внутри его большие сложности, смещённые несущие стены, вздувшиеся плиты перекрытия, всевозможные разрушения. Конечно, было бы идеально нам там поселиться. Рядом Краеведческий музей, парк Революции. Можно было бы сделать экспозицию под открытым небом. То есть в Луганске бы появился полноценный музейно-исторический комплекс. Прообразом нам бы стала Москва,  Парк Победы. Однако на такую работу нужны и серьезные средства.

- Вы упоминали о законодательных проблемах - там что за сложности?

- Да, на сегодня наша работа законодательно не регламентирована. Это, в том числе, позволяет "чёрным копателям" трудиться в полную силу. Мы подготовили проект закона "О поисковой деятельности". Народная милиция подготовила закон об "Увековечивании памяти солдат, погибших при защите Родины", причём он уже прошёл все юридические стадии. Мы также подготовили положение о комиссии по увековечиванию памяти павших в годы войны и политических репрессий, и плюс ряд актов, позволяющих вести полноценную патриотическую работу.

- Был учтен российский опыт, ведь там есть чему поучиться?

- Разумеется! Как только законы будут приняты, мы сможем работать, как в Российской Федерации. У них там именно поисковой деятельности отводится огромное внимание. Поисковые отряды получают постоянную государственную поддержку. Со взрослыми поисковиками работают детские отряды. Разработаны программы подготовки юных поисковиков, дети сами тянутся. Проще проводить патриотическую работу, когда ребёнок видит всё своими глазами.

- И, тем не менее, как вы утверждаете, существует такое мнение, что не надо заниматься поисковой работой. Как это вам мешает?

- Мнение это субъективно. Говорят, мол, дети должны сидеть в тёплых комнатах и слушать родителей, а "Зарницы" проводить в спортзалах, дескать, мы детей калечим, не даём им развиваться. Это все ложь. На самом деле детям интересно все: медицинская подготовка, взрывобезопасность, выживание, история своего города, история войны. У них глаза горят. Но им этого пока не дают по разным причинам. То ли ложный страх, что дети куда-то влезут. А ведь ребёнок, прошедший эту программу, действительно будет много знать, он станет на порядок более защищённым. И даже если получит травму, то сможет оказать первую помощь себе или кому-то. Ребёнок будет готов выживать в экстремальных ситуациях. Он научится переночевать в поле, развести костёр, разбить лагерь, сориентироваться по карте, определить направление. Это в том числе и допризывная, идеологическая подготовка.

- Еще одна сложная тема: общеизвестно о мистической стороне работы поисковиков. Все-таки работа с памятью, с телами убитых на войне…

- Да, это достаточно серьезный вопрос. Вот смотрите, к нам за период с апреля по сентябрь этого года пришло четверо "именных" бойцов с территории Российской Федерации из разных концов. То есть, поднимали бойцов и у них определяли имена, фамилии, и находили родных. В прошлые годы к нам не привозили таких бойцов, даже с территории Украины. Для понимания, поясняю: вот ты поднял 100 человек безымянных. В таком случае в среднем среди них будет только один "именной". Всего 10 человек за многие годы таких "именных" нам удалось поднять, и только у одного был в процессе поисков обнаружен адрес родственников. Такие вещи изредка случались, мы отправляли (останки) и в Иркутск, в Кемерово, в Казахстан. За последние несколько лет к нам ни одного не приезжало.

В этом же году – четверых перезахоронили. Такое ощущение, что они пришли вместе с нами воевать. Один с Кубани, другой из подо Ржева - оба из Ровеньков. Один с Волги, другой из-под Смоленска - оба из Беловодска. Когда стали хоронить, оказалось, что у двоих все родственники жили после войны здесь - жёны, матери, сёстры. Одного похоронили на Острой могиле, другого в Лозовском в могиле между мамой и сестрой. Это феномен, такого нигде и никогда не было, в такой сжатый срок.

А ещё "идут домой" два стахановца. Один из-под Смоленска идёт, а один, наверное, не придёт с Украины, потому что вмешалась греко-католическая церковь. Там работали и российские представители, в одной яме 28 останков и 24 медальона, все воронежские новобранцы и один наш стахановец. Но шансы упали до нуля, что к нам вернётся тот солдат, потому, что вмешались униаты. Но опять же идут домой два стахановца. Вот как объяснить? С апреля по сентябрь.

- Говорят и однофамильцев достают, тоже мистика….

Была вахта памяти в Лутугинском районе. Поднимали солдат, медальонов нет, проверили каждую гильзу. И тут кто-то обратил внимание, валяется разбитая зажигалка пластмассовая. Подняли, а там оказалась бумажка. Поисковик Орлов аккуратно разворачивает её и читает… свою фамилию. Куйбышевская область, Чапаевский район, село Васильевка. К сожалению, никто тогда из родственников не отозвался, и он захоронен сейчас в именной отдельной могиле.

- Как вы видите дальнейшие перспективы деятельности объединения?

- Мы люди взрослые, нам осталось немного. Сейчас закончится война, пойдут разные вещи. Посмотрите, люди у нас за 2014-2015 годы как постарели сильно, появились болезни, люди будут быстро уходить. Нам надо передавать поисковое дело молодёжи. Молодёжь сейчас другая. Они понимают, что обворованы здоровьем, физподготовкой, информацией. И к нам они тянутся. Мы никогда специально не объявляли набор, не издавали специальных приказов. Дети сами приходят – не выгонишь. Само собой образовался молодёжный отряд. Вот в них вся наша перспектива и есть.